4151
8
Европейцы оказались успешными в странах Азии из-за технического и управленческого превосходства, которое позволяло им побеждать довольно малыми силами многотысячные армии. Однако многие не понимают, насколько же силён был этот разрыв, — и чтобы проиллюстрировать его, поговорим об осаде древнего города Герата в 1837–1838 годах.
Итак, нападающая сторона — персы, защищают город афганцы. Рассказ основан на мемуарах европейцев, присутствовавших в персидском лагере в качестве военных советников, — это русский полковник Иван Фёдорович Бларамберг, британский полковник Стоддарт и итальянский капитан Семино, который у персов заведовал инженерным делом.
×
Предыстория
Герат был крупным торговым центром и одним из важных перевалочных пунктов Великого Шёлкового пути. Всю первую половину XVIII века принадлежал Персии; в 1747 году город захватила афганская династия Дуррани, и он принадлежал афганцам с небольшими перерывами до 1824 года. Персы несколько раз пытались отвоевать Герат (1780–1781 годы, 1816–1818 годы), однако афганцы в ответ начинали партизанскую войну, и в результате персидская армия, страдая от болезней и голода, раз за разом была вынуждена отступать.
В 1823 году афганская империя Дуррани распалась, Герат стал вольным городом и перешёл под правление династии Баракзаев. На 1837 год им правил Камран-мирза, который часто совершал набеги на персидские земли и разорял их.
В июле 1837 года персидская армия выступила из Тегерана с целью захватить Герат. Защиту города Камран-мирза возложил на своего первого министра — Яр-Мухаммед-хана.
На тот момент Персией управлял Мохаммед-шах из династии Каджаров, однако он был номинальным правителем, поскольку больше всего на свете любил две вещи — выпить и свой гарем. Реально же делами государства занимался его первый министр — мирза Хаджи-Агасси, который ощущал себя «эффективным менеджером», но как государственный муж был чуть менее, чем ноль.
В 1823 году афганская империя Дуррани распалась, Герат стал вольным городом и перешёл под правление династии Баракзаев. На 1837 год им правил Камран-мирза, который часто совершал набеги на персидские земли и разорял их.
В июле 1837 года персидская армия выступила из Тегерана с целью захватить Герат. Защиту города Камран-мирза возложил на своего первого министра — Яр-Мухаммед-хана.
На тот момент Персией управлял Мохаммед-шах из династии Каджаров, однако он был номинальным правителем, поскольку больше всего на свете любил две вещи — выпить и свой гарем. Реально же делами государства занимался его первый министр — мирза Хаджи-Агасси, который ощущал себя «эффективным менеджером», но как государственный муж был чуть менее, чем ноль.
(Мохаммед-шах Каджар)
Хаджи-Агасси обладал двумя замечательными особенностями: а) очень любил пушки и пушечный бой; б) совершенно ничего не знал о пушках. И конечно же, в осаде Герата он главную роль отводил именно персидской артиллерии. Уж очень хотелось ему порулить осадой!
Иван Фёдорович Бларамберг писал:
«Человек он был эксцентрического характера и нрава. Невежественный в высшей степени во всём, он утверждал, что принадлежит к секте суфиев (исламских философов), и вообразил, что может по звёздам угадывать судьбу людей; часто болтал чистейший вздор и хвастал своим хладнокровием и самообладанием. Так, он прочитал плохой персидский перевод книги Бурьенна о жизни Наполеона I и возомнил, что похож на маршала Нея. Он также уверял, что Наполеон только потому совершал такие великие дела, что его собственная душа (т. е. душа Мирзы Хаджи-Агасси) пребывала с ним, в то время как его тело оставалось в Персии. Он присутствовал во время сражения у Елизаветполя в сентябре 1826 года, но при первом вражеском пушечном залпе пустился наутёк и чистосердечно в этом признавался, добавляя, что свист первых русских ядер показался ему плохим предзнаменованием для исхода сражения».
Персы шли медленно, с песнями и плясками, подолгу отдыхая в каждом населённом пункте. Поход растянулся на целых шесть месяцев, а сама осада началась только в ноябре 1837 года.
Хаджи-Агасси обладал двумя замечательными особенностями: а) очень любил пушки и пушечный бой; б) совершенно ничего не знал о пушках. И конечно же, в осаде Герата он главную роль отводил именно персидской артиллерии. Уж очень хотелось ему порулить осадой!
Иван Фёдорович Бларамберг писал:
«Человек он был эксцентрического характера и нрава. Невежественный в высшей степени во всём, он утверждал, что принадлежит к секте суфиев (исламских философов), и вообразил, что может по звёздам угадывать судьбу людей; часто болтал чистейший вздор и хвастал своим хладнокровием и самообладанием. Так, он прочитал плохой персидский перевод книги Бурьенна о жизни Наполеона I и возомнил, что похож на маршала Нея. Он также уверял, что Наполеон только потому совершал такие великие дела, что его собственная душа (т. е. душа Мирзы Хаджи-Агасси) пребывала с ним, в то время как его тело оставалось в Персии. Он присутствовал во время сражения у Елизаветполя в сентябре 1826 года, но при первом вражеском пушечном залпе пустился наутёк и чистосердечно в этом признавался, добавляя, что свист первых русских ядер показался ему плохим предзнаменованием для исхода сражения».
Персы шли медленно, с песнями и плясками, подолгу отдыхая в каждом населённом пункте. Поход растянулся на целых шесть месяцев, а сама осада началась только в ноябре 1837 года.
À la guerre comme à la guerre
Итак, в ноябре 1837 года к Герату, обладавшему всего трёхтысячным гарнизоном, подошла 30-тысячная персидская армия с 60 пушками. Подошла и… ничего не делала до апреля следующего года, просто выедая окрестности.
И вновь слово Бларамбергу:
«Вид персидского лагеря, беспорядок и грязь, которые там господствовали, солдаты в рваных мундирах, множество бродячих собак, которые держались в лагере или вокруг него, валявшиеся кругом куски войлока и кости — и вообще всё, что здесь происходило, было для меня новым и тем более неприятным, потому что я уже давно привык к большому порядку, чистоте и даже элегантности русских военных лагерей.
Проходы между палатками были узкими или совсем отсутствовали, а верёвки, которыми палатки крепились, были в некоторых местах так запутаны, что почти невозможно было пройти. В центре лагеря размещался базар, где продавались продукты питания и т. д. и где толпами слонялись сарбазы. Перед заходом солнца здесь обычно была неимоверная сутолока».
И вновь слово Бларамбергу:
«Вид персидского лагеря, беспорядок и грязь, которые там господствовали, солдаты в рваных мундирах, множество бродячих собак, которые держались в лагере или вокруг него, валявшиеся кругом куски войлока и кости — и вообще всё, что здесь происходило, было для меня новым и тем более неприятным, потому что я уже давно привык к большому порядку, чистоте и даже элегантности русских военных лагерей.
Проходы между палатками были узкими или совсем отсутствовали, а верёвки, которыми палатки крепились, были в некоторых местах так запутаны, что почти невозможно было пройти. В центре лагеря размещался базар, где продавались продукты питания и т. д. и где толпами слонялись сарбазы. Перед заходом солнца здесь обычно была неимоверная сутолока».
(Иван Фёдорович Бларамберг)
Если к этому описанию добавить верблюдов, мулов и ослов, поднимавших кучи пыли, виселицы и лобные места с останками пленных афганцев и туркменов, факиров, дервишей и даже слонов — то, пожалуй, описание будет законченным. Ах да, ещё два ярких спутника персидского лагеря — навоз и крупные зелёные мухи.
Персидские солдаты денег получали мало или не получали вообще (бо́льшую часть жалования присваивали себе их начальники), поэтому в окопной жизни занимались двумя вещами — воровством и торговлей краденым. Также их использовало начальство для строительства домов из глины, поскольку в палатках и землянках знать Персии жить не хотела. Постепенно весь лагерь обнесли глинобитной стеной, в которой оставили пять проходов.
У персов не существовало ни патрулей, ни сторожевых пикетов, которые бы охраняли лагерь. Зато множество караулов выставлялось у лагерных шатров. До полуночи постоянно слышались возгласы: «Али! Будьте бдительны! Будьте начеку, бодры, готовы!» Но к ночи эти возгласы ослабевали и лагерь погружался в глубокий сон.
Однажды ночью один из русских казаков, бывших при Бларамберге, делал обход персидского лагеря и невинно развлекался тем, что отнимал у спящих караульных ружья.
Это занятие не стоило ему большого труда, потому что ночью персидские часовые не ходили взад и вперёд и даже не находились на своём посту, а сидели, зажав между коленями ружья, и спали.
Что касается самой осады — если бы персы атаковали Герат с ходу, ещё в ноябре, они имели бы все шансы взять его, однако к марту-апрелю афганцы сумели существенно укрепить город и даже починить стены. При этом иранцы по настоянию Хаджи-Агасси блокировали лишь двое из пяти городских ворот, поскольку мирза был уверен, что из оставшихся трёх ворот из Герата выйдут персы-шииты. Естественно, Яр-Мухаммед никого не выпустил, а через эти незаблокированные ворота получал помощь и вооружение.
Однако это были только цветочки.
Если к этому описанию добавить верблюдов, мулов и ослов, поднимавших кучи пыли, виселицы и лобные места с останками пленных афганцев и туркменов, факиров, дервишей и даже слонов — то, пожалуй, описание будет законченным. Ах да, ещё два ярких спутника персидского лагеря — навоз и крупные зелёные мухи.
Персидские солдаты денег получали мало или не получали вообще (бо́льшую часть жалования присваивали себе их начальники), поэтому в окопной жизни занимались двумя вещами — воровством и торговлей краденым. Также их использовало начальство для строительства домов из глины, поскольку в палатках и землянках знать Персии жить не хотела. Постепенно весь лагерь обнесли глинобитной стеной, в которой оставили пять проходов.
У персов не существовало ни патрулей, ни сторожевых пикетов, которые бы охраняли лагерь. Зато множество караулов выставлялось у лагерных шатров. До полуночи постоянно слышались возгласы: «Али! Будьте бдительны! Будьте начеку, бодры, готовы!» Но к ночи эти возгласы ослабевали и лагерь погружался в глубокий сон.
Однажды ночью один из русских казаков, бывших при Бларамберге, делал обход персидского лагеря и невинно развлекался тем, что отнимал у спящих караульных ружья.
Это занятие не стоило ему большого труда, потому что ночью персидские часовые не ходили взад и вперёд и даже не находились на своём посту, а сидели, зажав между коленями ружья, и спали.
Что касается самой осады — если бы персы атаковали Герат с ходу, ещё в ноябре, они имели бы все шансы взять его, однако к марту-апрелю афганцы сумели существенно укрепить город и даже починить стены. При этом иранцы по настоянию Хаджи-Агасси блокировали лишь двое из пяти городских ворот, поскольку мирза был уверен, что из оставшихся трёх ворот из Герата выйдут персы-шииты. Естественно, Яр-Мухаммед никого не выпустил, а через эти незаблокированные ворота получал помощь и вооружение.
Однако это были только цветочки.
«Эффективный менеджер» в действии
Хаджи-Агасси предался своей любимой страсти — артиллерии. У персов на тот момент находилось шесть русских 12-фунтовок, а также 18- и 24-фунтовки (всего 60 стволов), но действовали они не совместно, а были растасканы по подразделениям знатью, поскольку каждый персидский хан хотел иметь под своим руководством хоть одну пушку. Обстрелы Герата происходили без всякой системы и представляли собой больше шоу, чем упорядоченное действие.
(Фото: Русская 12-фунтовая пушка из Музея артиллерии в Санкт-Петербурге)
«Шах, например, приказывал произвести сегодня по башне или стенам сто выстрелов, на другой день — 50 и т. д. После этого его величество, сопровождаемый большой свитой, отправлялся на возвышение, чтобы как в спектакле (тамаша) наблюдать за обстрелом. Когда при ударах ядер о глиняные стены поднималась столбом пыль, вся свита в восторге громко восклицала: „Барек Аллах! Ой джан! Маш Аллах!“ — но никто из них не мог и не хотел понимать, что это была напрасная трата пороха и что таким способом ничего нельзя добиться».
Мирза Хаджи-Агасси, видя, что обстрелы не приносят плодов, решил развернуться во всю ширь. В лагере он организовал литейную мастерскую, дабы отлить там «пушки особой мощности» — 42- и 70-фунтовые.
Слово Бларамбергу:
«Первая пушка 42-фунтового калибра была отлита на полтора фута короче, потому что ошиблись в весе металла. Никто её не испытывал, и после второго выстрела она разорвалась, причём не обошлось без жертв среди артиллеристов. После этого министр приказал отлить две гигантские пушки 70-фунтового калибра, но так как не хватало металла, у ханов, командиров батальонов и остальных офицеров была реквизирована часть их кухонных кастрюль, а также колокольчики верблюдов, мулов и вьючных лошадей, чтобы наскрести необходимое количество меди для литья. Министр хотел отлить шесть таких пушек, но не смог раздобыть нужного количества металла во всём Хорасане и вынужден был, к сожалению, довольствоваться лишь двумя пушками, на которых была выгравирована высокопарная надпись».
Но мало отлить пушки — к ним ещё нужны как минимум ядра. Когда европейцы задали мирзе этот простой вопрос, тот ответил, что стены Герата падут от одного грома этих орудий, как некогда пали стены Иерихона. После нескольких холостых выстрелов персы уверились, что афганцы сдаваться не собираются, и Хаджи-Агасси пришлось решать проблему ядер. Понятно, что с медью были большие проблемы, так что количество изготовленных ядер было ограничено. Но мирза не унывал: «Ядра эти пробьют стены, пролетят через весь город, пронзят противоположные стены и упадут в поле; я пошлю туда своих всадников, чтобы собрать их и привезти обратно».
«Шах, например, приказывал произвести сегодня по башне или стенам сто выстрелов, на другой день — 50 и т. д. После этого его величество, сопровождаемый большой свитой, отправлялся на возвышение, чтобы как в спектакле (тамаша) наблюдать за обстрелом. Когда при ударах ядер о глиняные стены поднималась столбом пыль, вся свита в восторге громко восклицала: „Барек Аллах! Ой джан! Маш Аллах!“ — но никто из них не мог и не хотел понимать, что это была напрасная трата пороха и что таким способом ничего нельзя добиться».
Мирза Хаджи-Агасси, видя, что обстрелы не приносят плодов, решил развернуться во всю ширь. В лагере он организовал литейную мастерскую, дабы отлить там «пушки особой мощности» — 42- и 70-фунтовые.
Слово Бларамбергу:
«Первая пушка 42-фунтового калибра была отлита на полтора фута короче, потому что ошиблись в весе металла. Никто её не испытывал, и после второго выстрела она разорвалась, причём не обошлось без жертв среди артиллеристов. После этого министр приказал отлить две гигантские пушки 70-фунтового калибра, но так как не хватало металла, у ханов, командиров батальонов и остальных офицеров была реквизирована часть их кухонных кастрюль, а также колокольчики верблюдов, мулов и вьючных лошадей, чтобы наскрести необходимое количество меди для литья. Министр хотел отлить шесть таких пушек, но не смог раздобыть нужного количества металла во всём Хорасане и вынужден был, к сожалению, довольствоваться лишь двумя пушками, на которых была выгравирована высокопарная надпись».
Но мало отлить пушки — к ним ещё нужны как минимум ядра. Когда европейцы задали мирзе этот простой вопрос, тот ответил, что стены Герата падут от одного грома этих орудий, как некогда пали стены Иерихона. После нескольких холостых выстрелов персы уверились, что афганцы сдаваться не собираются, и Хаджи-Агасси пришлось решать проблему ядер. Понятно, что с медью были большие проблемы, так что количество изготовленных ядер было ограничено. Но мирза не унывал: «Ядра эти пробьют стены, пролетят через весь город, пронзят противоположные стены и упадут в поле; я пошлю туда своих всадников, чтобы собрать их и привезти обратно».
(Мирза Хаджи-Агасси)
К сожалению для министра, наука физика воспротивилась этому утверждению — все ядра были потрачены впустую: даже не попали в стены, застряв в скалах.
У Хаджи же возникла новая идея, с которой он поделился с Бларамбергом:
«Министр наивно спросил меня, скрестив два пальца своих рук: „Можно ли положить обе 70-фунтовые пушки в окопах крест-накрест одна на другую, с тем, чтобы одна могла разрушать стены, а другая в это время держала бы под обстрелом крытую галерею афганцев?“ И очень удивился, когда я ему сказал о невозможности такого предприятия».
В общем, персидская артиллерия год напрасно расходовала ядра, из которых в цель попали лишь единицы, и то — чисто случайно. Бедный итальянский капитан Семино раз за разом обращался к шаху и его министру с просьбами сделать всё по науке — создать насыпи для батарей, пробить брешь в стенах, — но персидские ханы, преисполненные самомнения и гордости, не прислушивались к этому дельному совету.
Затем металл кончился, и персы начали делать ядра из камня. Они сняли мраморные плиты на афганском кладбище рядом с городом и с помощью такой-то матери начали вытёсывать что-то похожее на шары.
К сожалению для министра, наука физика воспротивилась этому утверждению — все ядра были потрачены впустую: даже не попали в стены, застряв в скалах.
У Хаджи же возникла новая идея, с которой он поделился с Бларамбергом:
«Министр наивно спросил меня, скрестив два пальца своих рук: „Можно ли положить обе 70-фунтовые пушки в окопах крест-накрест одна на другую, с тем, чтобы одна могла разрушать стены, а другая в это время держала бы под обстрелом крытую галерею афганцев?“ И очень удивился, когда я ему сказал о невозможности такого предприятия».
В общем, персидская артиллерия год напрасно расходовала ядра, из которых в цель попали лишь единицы, и то — чисто случайно. Бедный итальянский капитан Семино раз за разом обращался к шаху и его министру с просьбами сделать всё по науке — создать насыпи для батарей, пробить брешь в стенах, — но персидские ханы, преисполненные самомнения и гордости, не прислушивались к этому дельному совету.
Затем металл кончился, и персы начали делать ядра из камня. Они сняли мраморные плиты на афганском кладбище рядом с городом и с помощью такой-то матери начали вытёсывать что-то похожее на шары.
(Крепость Герата)
Если бы эти ядра использовались цельными, может быть, из этого и вышел бы какой-то толк. Но наш «эффективный менеджер» не унимался — он приказал сверлить мраморные ядра на четыре-пять дюймов внутрь, чтобы засыпать туда порох и сделать их разрывными. При сверлении бо́льшая часть ядер предсказуемо лопнула, ведь мрамор — мягкий камень. Ну а те, что не лопнули, сломались внутри пушек, из-за чего часть орудий разорвало.
Если бы эти ядра использовались цельными, может быть, из этого и вышел бы какой-то толк. Но наш «эффективный менеджер» не унимался — он приказал сверлить мраморные ядра на четыре-пять дюймов внутрь, чтобы засыпать туда порох и сделать их разрывными. При сверлении бо́льшая часть ядер предсказуемо лопнула, ведь мрамор — мягкий камень. Ну а те, что не лопнули, сломались внутри пушек, из-за чего часть орудий разорвало.
Дисциплина и инициатива
К лету 1838 года стало понятно, что методы осады надо менять, и шах решил довериться опыту капитана Семино. Он согласился на постройку брустверов и артиллерийских позиций, однако… у персов не оказалось ни лопат, ни кирок. Не было и тачек, поэтому выкопанную кинжалами и мечами землю персы переносили… на руках — в ладошках или в мешках. Часть солдат подрядили на плетение туров и фашин. И тут… Давайте опять дадим слово Бларамбергу:
«Поднявшись на позицию осадной артиллерии, с которой открывался широкий обзор местности, я, к моему великому удивлению, заметил, что весь её правый фланг оголён от войск, а в окопах напротив ворот Хош, которые ещё вчера занимали полки Искандер-хана, кишели афганцы, торопливо уносящие в город фашины, туры и вообще лесоматериалы, поскольку там была большая нехватка дров. Я никак не мог объяснить себе это странное обстоятельство. Потом я узнал, что действительно, по приказу министра Искандер-хан оставил окопы, потому что некоторые осведомители заверили министра в том, что Яр Мухаммед-хан, министр Камран-Мирзы в Герате, испугавшись подготовки к штурму со стороны персов, намеревается ночью покинуть город. „А! Он хочет бежать, — обрадовано воскликнул Хаджи, — тем лучше, я ему облегчу побег. Отвести войска от ворот Хош, из которых дорога ведёт в горы, и пусть он бежит, этот голубчик“».
Конечно же, Яр-Мухаммед никуда не убежал, а просто унёс все фашины и туры в город и пустил их на дрова, с которыми в Герате была проблема.
«Поднявшись на позицию осадной артиллерии, с которой открывался широкий обзор местности, я, к моему великому удивлению, заметил, что весь её правый фланг оголён от войск, а в окопах напротив ворот Хош, которые ещё вчера занимали полки Искандер-хана, кишели афганцы, торопливо уносящие в город фашины, туры и вообще лесоматериалы, поскольку там была большая нехватка дров. Я никак не мог объяснить себе это странное обстоятельство. Потом я узнал, что действительно, по приказу министра Искандер-хан оставил окопы, потому что некоторые осведомители заверили министра в том, что Яр Мухаммед-хан, министр Камран-Мирзы в Герате, испугавшись подготовки к штурму со стороны персов, намеревается ночью покинуть город. „А! Он хочет бежать, — обрадовано воскликнул Хаджи, — тем лучше, я ему облегчу побег. Отвести войска от ворот Хош, из которых дорога ведёт в горы, и пусть он бежит, этот голубчик“».
Конечно же, Яр-Мухаммед никуда не убежал, а просто унёс все фашины и туры в город и пустил их на дрова, с которыми в Герате была проблема.
(Афганские стрелки)
Афганцы не ограничивались пассивным сидением в обороне и постоянно производили вылазки, тревожившие неприятеля. Во время одной из таких вылазок командир персидского полка струсил и бежал с поля боя, оставив своих солдат без руководства. Дело дошло до шаха, и тот решил принять дисциплинарные меры: приказал посадить полковника верхом на осла задом наперёд, вымазать бороду кислым молоком и в таком виде провезти по лагерю.
На этом наказание посчитали законченным, и полковник вернулся к своим обязанностям. Чуть позже он получил за другую провинность 200 палок по пяткам и опять возвратился на должность, к которой был категорически неспособен.
Афганцы не ограничивались пассивным сидением в обороне и постоянно производили вылазки, тревожившие неприятеля. Во время одной из таких вылазок командир персидского полка струсил и бежал с поля боя, оставив своих солдат без руководства. Дело дошло до шаха, и тот решил принять дисциплинарные меры: приказал посадить полковника верхом на осла задом наперёд, вымазать бороду кислым молоком и в таком виде провезти по лагерю.
На этом наказание посчитали законченным, и полковник вернулся к своим обязанностям. Чуть позже он получил за другую провинность 200 палок по пяткам и опять возвратился на должность, к которой был категорически неспособен.
Конец осады
Несмотря на то, что воевали между собой афганцы и персы, осада Герата происходила в рамках «Большой игры». Министр иностранных дел Англии лорд Пальмерстон называл Иран «ручным зверьком русского царя», ну а афганцы находились под сильным влиянием Британской Ост-Индской компании. При этом во влиянии на Тегеран в лагере шаха соревновались британский посланник Макнил (Макнейлл) и русский посол Симонич. Одновременно с осадой Герата в Афганистане происходила и одиссея российского супершпиона Яна Виткевича; более того, в какой-то момент он оказался у Герата вместе с правителем Кандагара.
Николай I, дабы не провоцировать англичан, согласился отозвать Симонича, который получил приказ царя 22 июня 1838 года. В попытке хлопнуть дверью Симонич настоял на штурме Герата 24 июня 1838 года, и это закончилось полным провалом: афганцы смогли отбиться, причём главную роль в обороне сыграл резидент английской ОИК Поттинджер.
Николай I, дабы не провоцировать англичан, согласился отозвать Симонича, который получил приказ царя 22 июня 1838 года. В попытке хлопнуть дверью Симонич настоял на штурме Герата 24 июня 1838 года, и это закончилось полным провалом: афганцы смогли отбиться, причём главную роль в обороне сыграл резидент английской ОИК Поттинджер.
(Майор Элдред Поттинджер)
Лагерь персов стоял у Герата еще два месяца, однако снабжать его получалось всё хуже и хуже, и третьего сентября 1838 года осаду пришлось снять.
Эпитафией же на действия что афганцев, что персов при Герате могут служить слова безвестного унтер-офицера из казаков, который сказал Бларамбергу: «Ваш блародь, и Гератом, и лагерем лихой ночной атакой мог бы завладеть обычный линейный кавказский полк казаков с конной артиллерией». Там, где персам не хватало и 30 тысяч человек, европейцам вполне хватило бы 700-1000 человек.
СЕРГЕЙ МАХОВ
Лагерь персов стоял у Герата еще два месяца, однако снабжать его получалось всё хуже и хуже, и третьего сентября 1838 года осаду пришлось снять.
Эпитафией же на действия что афганцев, что персов при Герате могут служить слова безвестного унтер-офицера из казаков, который сказал Бларамбергу: «Ваш блародь, и Гератом, и лагерем лихой ночной атакой мог бы завладеть обычный линейный кавказский полк казаков с конной артиллерией». Там, где персам не хватало и 30 тысяч человек, европейцам вполне хватило бы 700-1000 человек.
СЕРГЕЙ МАХОВ
Источник:
Ссылки по теме:
- Рваные раны человеческих войн: было и стало
- "Дикие рынки" открываются по всей Азии: ждем новых вирусов?
- Шок: рынки с диким мясом продолжают работать, несмотря на эпидемию
- Как китайцы пустыню озеленяли... в течение 60 лет!
- Почему азиаты постоянно носят маски
Новости партнёров
реклама
